Ленинградский альбом

Рассказывает внучка, Татьяна Акимовна Лебедева:

«Дочь Толокновых Егора и Василисы. Родилась в селе Байково Тверской области. В отличие от своих родственников, которые все были высокого роста, Надежда была не более 155 сантиметров ростом и миниатюрная, имела очень густые волосы тёмного, скорее каштанового цвета. Была выдана замуж за Михаила Васильевича Удальцова, из зажиточных крестьян, хотя её любил парень из бедной семьи. В начале жизнь складывалась, видимо, неплохо: в деревне говорили, что Мишка Надю на руках носит и всё целует. После того, как Михаил сошёлся с Анной, женой двоюродного брата, Надежду стали выживать. Однажды, когда Надежда ходила на сносях, Агафья (мать Михаила — прим. ред.) сказала: «Видела сон, будто бревно из избы выпало — знать, кто-то умрёт .Она то, Агафья, ещё не стара, Минька тоже здоров — кто же умрёт, уж и не знаю???» Или в праздник говорила сыну: «Минька, иди, запрягай лошадей, да поедем к Аннушке, а ты, Надька, покорми скотину, да по дому управляйся». Начались скандалы, и братья Надежды приехали за ней. Детей Надежды – Екатерину и Анну — Михаил с бабкой Агафьей не отдали, чтобы не делить дом. Катя (ей было лет пять) побежала за телегой, но отец догнал ее. Ане было года два. После этого Надежда жила и работала при школе; у родителей ей жить было негде, так как там жил брат, у которого было пятеро детей, и из Питера приехал еще один брат с семьёй.

С детьми Надежда встречалась украдкой, гостинцы, которые она приносила детям, бабка Агафья заставляла выбрасывать на помойку, а потом, когда те подросли, не все рассказывали бабке, а потихоньку ели.

Примерно с1930 года она переехала в Ленинград, в квартиру родственников, работала на кожевенном заводе «Марксист». Была стахановкой, изобрела приспособление к станку, про неё была даже выпущена брошюра с фотографиями. Она не раз премировалась путёвками в санаторий. Вышла вторично замуж за бездетного вдовца Сенченко Тимофея Ефимовича. Жили в его комнате на набережной реки Смоленки, в коммунальной квартире на 4-м этаже.

В Великую Отечественную войну Надежда была с Тимофеем в блокадном городе. Варили и ели ремни — которые, конечно, потихоньку брали со двора завода — варили столярный клей, а с получки покупали студень, пока в нём не попались человеческие ногти. Чтобы заглушить голод, пили воду с солью, отчего распухали и чернели ноги. Они видели, как трупы были сложены штабелями, и все мягкие места были вырезаны; слышали, как, крича от голода, сосед из квартиры напротив заталкивал в рот бумагу. Ослабевшим, им нужно было с четвёртого этажа подняться на второй этаж сарая за дровами. В другой комнате жила женщина с ребенком дошкольного возраста. Пока они были на работе, ребёнок ручонками вытаскивал из их супа картошку и крупу, а им оставался только отвар. Потом пришлось убирать кастрюлю в комнату. Ребёнок все же умер — и крысы, которых в городе было большое количество (может быть, потому, что кошек всех съели), объели у него уши и нос. Бабушка, рассказывая нам о блокаде, даже двадцать лет спустя, всегда плакала. Её посылали закапывать в траншеи трупы, за что давали большой паёк, но больше одного дня она не выдержала — страшно было хоронить такое количество трупов.

В конце зимы они с Тимофеем Ефимовичем продали швейную машинку, единственную ценность, и на эти деньги купили папиросы «Беломор», за которые им удалось получить одно место в машине на большую землю. Эвакуировалась Надежда под бомбами, на её глазах уходили под лёд машины с такими же, как они, людьми. На большой земле их разместили в каком-то сарае, а когда утром приехали за ними ,чтобы посадить в поезд, многие уже не встали — были мертвы.

Когда выдали паёк, нужно было есть понемногу, но обезумевшие от голода люди набрасывались на еду, съедали больше, чем положено, отчего умирали в мучениях.

С поезда ей сойти помогли, но дальше от железнодорожной станции до своего села она ползла на четвереньках километра четыре, так как идти сил не было. Тимофей Ефимович ушёл добровольцем в ополчение — и вернулся живым.

После войны она вернулась в Ленинград. Надежда с Тимофеем Ефимовичем жили дружно, никогда грубых слов друг другу не говорили . Надежда отличалась лёгким весёлым характером, несмотря на пережитое. Однажды она готовила обед в Белоострове, и что-то у неё подгорело. Она не открыла окно на кухне, которое раскрывалось, а побежала в маленькую комнату и буквально вышибла там окно, не зная, что оно как раз и не раскрывалось. Зять Аким её материл, а она потихоньку смеялась. Будучи в пожилом возрасте, любила с внуками играть в карты, в « Дурака» - играли с внучкой Анной, дочерью Екатерины Михайловны, заполночь, до 50 раз и более. Пекла очень вкусные пироги, и каждый выходной Тимофей Ефимович привозил их внукам. Внуков очень любила, со своих скромных доходов каждому дарила подарки, и даже если кто-то её угощал, никогда не съедала, а привозила внучатам.

В возрасте 70 лет поехала на целину в г. Курган навестить племянницу Ольгу, которая уехала туда по комсомольской путевке, рассказывала много интересного о быте целинников. Она рассказывала о том, что на улицах валялось столько пуха и пера от домашней птицы, что можно было сделать не одну перину. Гуси и куры кочевали из дома в дом, и счёт им никто не вел. Однажды они увидели у племянницы в сарае огромного гуся, и племянница предложила его съесть — съели, и никто не спохватился. Развлечений не было, и потому ставили брагу и по очереди ходили пить её друг к другу, играли в карты, зерна на корм скоту брали сколько было нужно — бесплатно. Летом молоко часто скисало, так как, подоив коров, уходили к соседям играть в карты и пить брагу, а утром его выливали свиньям, даже не сняв сметаны, за грибами ездили на грузовых машинах прямо с бочками, землянику набирали вёдрами. Надежда часто выговаривала племяннице, видя такую бесхозяйственность, но детям, рано оторвавшимся от родителей, негде было набираться житейского опыта.

Надежда умерла [в 1968 году], прожив 73 года, после тяжелой болезни».