Ленинградский альбом

До и после войны семья проживала в Петроградском районе на улице Большая Зеленина, дом 31/1.

«Весной 1942 г. моя мама, Белкова Ефросинья Ивановна, умерла от голода на моих руках. Мы с подругой Ниной Буркиной завернули ее в одеяло и на коляске отвезли в морг под открытым небом на ул. Малая Зеленина. Это был склад около школы, в которой потом училась моя дочь. Трупы грузили на машины-пятитонки. Сверху их накрывали брезентом: нагрузят и везут в братские могилы, а они стучат… (мороз был еще).

На какое кладбище ее увезли, не знаю (Серафимовское или Пискаревское)». 

P.S. Дочь, Лариса: Недавно, на сайте «Блокада, 1941-1944, Ленинград, Книга Памяти», я нашла бабушку Ефросинью в списках – захоронена на Пискаревском кладбище, хочется знать, где).

«Виню себя, что не уехали мы из города, пока можно было. Я же была патриотка своего города, да мы и не думали, что будет такая адская блокада! Хорошо, хоть восьмилетнего брата Валерия отправили с детским домом в Сибирь. Этим мы сохранили ему жизнь (сейчас ему 81 год, здоров и счастлив!).

Так я осталась одна и тоже за мамой ушла бы, если бы чудом не попала в Комсомольский полк противопожарной обороны г. Ленинграда. Это наши власти решили спасти 1600 человек молодежи.

Там нам стали давать паек бесплатный. Жили на казарменном положении, я была командиром отделения. Ходили в Старую Деревню ломать деревья, разбирать дома: надо было чем-то отапливаться, жгли все, что горело, дров нельзя было достать. Доставляли их в город, снабжали население.

Когда были налеты, дежурила на посту в Доме культуры «Промкооперации» (теперь ДК Ленсовета). На чердаках стояли бочки с песком и водой для тушения зажигательных бомб. Мы их тушили и зарывали в песок.

С крыши было видно, как горел город. Мы тоже ходили на тушение пожаров. Однажды горел Печатный Двор на Чкаловском проспекте, горели книги, помогали все…

Нам было по 17-18 лет, мы еще ни с чем таким не сталкивались. Ходили на кладбища зарывать покойников через весь город пешком. Трамваи стояли во льду, не работала канализация (нечистоты выливались на улицу через окна), света не было (провода оборваны). Шли до кладбища с лопатой на плече (она казалась такой тяжелой). Думали, не дойдем, останемся там вместе с покойниками, но, опять шли обратно до казармы.

Мы ничего не боялись, кроме голода. Весь город был перерыт щелями (это небольшие бомбоубежища при артобстрелах, вырытые в земле, как доты). У нас был пропуск на хождение по улице во время артобстрелов и, можно было не залезать в щели. Молодые, гордые, хотелось показать, какие мы храбрые, ничего не боимся, ходили под бомбежками.

Еще при жизни мамы, во время бомбежки, наш дом качался, а мы с 6 этажа даже спускаться не хотели, особенно – я. Видя мое сопротивление, мама не шла в бомбоубежище, оставалась со мной.

Хлеб давали по 125 грамм иждивенцам и служащим. Мы уже с 6 часов утра стояли у булочной (она до сих пор сохранилась), чтобы выкупить его по карточкам. Однажды из подъезда дома выскочил мужчина и стал отнимать у меня этот кусочек хлеба.  Но, я как-то сумела справиться с ним и убежала (мужчины в то время были слабее женщин). Домой пришла чуть живая от страха.

Крупу давали по карточкам, мы грызли ее сырой, не могли дождаться, пока сварится. А мороз доходил до 40⁰ , никакая одежда не могла согреть. За водой ходили на Неву с бидончиком. По льду добирались до проруби, а берег был высокий, ползком выбирались наверх. Бывало, упадешь, разольешь и снова карабкаешься за водой со слезами на глазах.

На Невском проспекте часто попадались вмерзшие в лед покойники. Я сама, однажды, ранним утром на Малой Зелениной ул. (было еще темно) наступила на женщину с распущенными волосами (этот страх я до сих пор не забываю!). Она была запорошена снегом, поэтому я не сразу ее увидела.

За неимением буржуек (это печки, которыми обогревались), мы группировались семьями. Какое-то время я жила на 17 линии В.О. у жены моего дяди Феди (это брат мамы, погиб на фронте). У них была буржуйка: жгли стулья, столы, все, что могло гореть. Эта Лена (жена дяди) забрала у меня все вещи и променяла на хлеб. Мне не в чем было выйти на улицу…

За время блокады из нашей комнаты пропало много вещей (иконы, книги и пр.). До войны мы с родителями хорошо жили, они работали в гостинице «Астория». Во время войны там был госпиталь, гостиницу стало не узнать. Мама была верующая, отец умер перед войной от бронхиальной астмы.

Когда я вернулась домой на ул. Б.Зеленина, было уже тепло. Город был завален нечистотами. Немцы думали, что, если мы не умерли от голода и холода, то умрем от  эпидемии. Но, у нас были умные, дальновидные члены партии Горкома: Жданов Андрей Александрович и другие, которые боролись за наше выживание любой ценой. Была введена трудоповинность – все должны были двигаться, как-то защищать себя. Вывели нас, «дохлых», на улицы скалывать лед с нечистотами. С большим трудом, но все расчистили, убрали, вывезли.

Солнышко обогрело, все высушило и, мы стали оживать. Копали огороды во всех садах и скверах города, сажали зелень. Открыли бесплатные столовые (денег не было), где мы могли съесть хоть тарелку горячего супа. Правда, суп был из шротов, а также дрожжевой. Я была очень голодна, но дрожжевой суп есть не могла (очень противный). Давали нам и дуранду (жмых прессованный), она казалась съедобной.

Пустили первые трамваи. Это было счастье, но подняться на ступеньки его, нам было трудно…

Ходили мы на Бадаевские склады (около Киевской ул.). Там были склады всего города, рассчитанные на 5 лет. И, все это, за несколько дней было уничтожено (шпионы ракетницами указали, где они находятся и разбомбили все). Там рекой текли продукты во время пожара. Кое-то мы с грязью собирали, почти не съедобное. Это было в 1942 году.

Город нуждался в топливе, как и в хлебе. И нас, более тысячи молодых людей, в марте 1943 года, повезли на Большую землю по Ладожскому озеру (дорога жизни) в Тихвинский район на лесозаготовки. Ехать по озеру было страшно! Лед подтаял, был ненадежный, на наших глазах машины проваливались…

Мы были еще слабы, кормили плохо. Одеты были в ватники и ватные брюки, а на ногах – лапти. Вставали в 6 часов утра, в лес идти далеко. Я работала на обрубке сучков, а кто был покрепче – на валке деревьев. В перерывах все валились в снег и, пригретые весенним солнышком, сразу засыпали. Там нам вручили медали «За оборону Ленинграда».

А медаль «За доблестный труд» я потеряла, так как ее вручали в Ленинграде, а я в это время работала в газете: меня вызвали в Райком комсомола и по путевке направили вторым секретарем Райкома комсомола в Вознесенский район на берег Онежского озера. Этот район только что был освобожден от финнов (они были за немцев, при отступлении все разрушили и сожгли). Мы ютились в оставшихся избах. Вскоре, меня забрал к себе главный редактор районной газеты «Ленинградский путь». Я работала ответственным секретарем и корректором. Принимала сводки Совинформбюро по приемнику о событиях на фронте, потом материалы шли в газету. Писала свои статьи под псевдонимом «Александрина».

Продолжаю: потом меня направили в Областную партшколу (Таврический дворец). Впоследствии, окончила техникум Советской торговли на ул. Чехова, д.6. Всю жизнь работала бухгалтером и занималась партийной работой.

С мужем прожила 61 год.  Уткин Василий Алексеевич, 1920 г.р., умер 2 года назад в возрасте 92 года. Он защищал наш город на Пулковских высотах в составе 42-й стрелковой дивизии. За свои боевые подвиги он награжден орденами Красной звезды, Славы, Великой отечественной войны.

17 января 2014 г. мне исполнилось 90 лет.  Много было поздравлений с Юбилеем и 70-летием освобождения от блокады: от В.В.Путина, от нашего губернатора, от  местных властей…

Благодарю правительство за заботу о нас!     

Я прожила долгую, счастливую жизнь! О блокаде вспоминать очень больно! Многое ушло из памяти, что помню, написала…

Свои записи посвящаю восьмилетнему правнуку Михаилу. Пусть растет здоровым, счастливым и никогда не узнает той беды, что пережило наше поколение!

Муж - Уткин Василий Алексеевич.